«И стоят на перроне в космической пыли боги». Проникновенные стихи молодой поэтки!

Об авторе: Лизавета Шахович 

Мне 18 лет. Сочиняю сказки, потому что их уж точно должно быть больше в мире. Верю в людей, что однажды этот мир станет лучше, в принятие, прощение, толерантность и, разумеется, в единорогов. Люблю фолк, страшные истории и книги с иллюстрациями.
 

* * *

У меня коченеют руки и пропадает голос,
Я не помню, какого цвета должно быть небо,
И за столиком рядом сидит отрешённо Геба –
Позабыта, светла, злато – очи и злато - волос.
Она пьёт растворимый, на улицу ходит редко,
Она думает, вечность жизни – кошмар и бремя,
Золотистой подводкой она побеждает время,
В фас ужасно устала, а в профиль – богиня греков.
Геба возит племяшкам подарки на дни рожденья,
Терапевту на: “Что вас мучает, говорите"
Никогда не ответит рассказом о снах, о Крите,
Ипотеке и скидках. О холоде и забвеньи.
Но зато в пиццерии на площади у вокзала,
Пока кофе обеих, разлитый по кружкам и, стынет,
Она будто бы в шутку расскажет про всё Афине 
(Та её поняла и, похоже, почти узнала).
Жизнь до боли нелепа, как выдержки из комедий.
Руки, всё-таки, мёрзнут - я снова не по погоде.
Из окна пиццерии я вижу: они уходят.
И кудрявые юноши с бёдрами цвета меди,
И высокие девушки – взгляд горделив и светел,
И мальчишки с рогами - упрямцы и недотроги...
И стоят на перроне в космической пыли боги,
А их звёздные волосы трепет вокзальный ветер.
Геба смотрит глазами блестящими и чужими.
Сядет ровно, допьёт оставшийся капучино
И пойдёт без оглядки, рукой поманив Афину
Ждать полуденный поезд.
Мне хочется ехать с ними.
 

* * *

Мне нравится, что гробы 
Похожи на колыбели.
Из вечности будто бы 
Мне мягко шепнуть хотели:
«Не всё принимай всерьёз 
Да выдумай мир столикий 
В дороге, где много слёз
Развилок и земляники.
Не думай, что есть концы
Счастливые в сказках взрослых.
Но скрипки и бубенцы,
Пронзительно-звёздный воздух,
И феи в седых лесах,
И замки на старых кручах,
И бусинки в волосах
Наверное, даже лучше
Счастливости всех концов,
Неясности всех ответов".
Испачкать своё лицо
В витражные блики света,
Придумать другой сюжет
Для глупой привычной сказки,
В короткую ленту лет
Небрежно вплести подсказки,
Шепнув тебе в ясно-белых
Объятьях из снов и рифм:
«Мотив моей колыбельной -
Твой ровный сердечный ритм".

* * *

Боль мою перетрите в муку, жернова 
Моей мельницы золотой. 
На губах, как дыхание, песня жива, 
Пока крутится жёрнов твой. 
Говорят, из камней не бывает муки, 
Из водицы болотной – вина, 
А из боли хлеба не бывают мягки – 
Мне бы знать лишь, что сгинет она! 
Уносись в небеса в огневой хоровод 
Вслед за первым, второе крыло. 
Если сердце моё в жернова попадёт, 
Пусть они перетрут и его! 
Пусть закатное солнце сочится во мне, 
А рыбёшки под кожей снуют: 
Да на что мне глухие рыданья во сне 
И пропахший тоскою приют? 
Для чего мне в душе застоявшийся страх, 
Мёртвый запах цветущей воды? 
Может, я не погибну в твоих жерновах 
(А погибну, так много ль беды?) 

Может, выстою, выдержу, выкричу яд, 
Разъедавший меня изнутри, 
Чтоб очнуться в муке с головы и до пят 
Под крылом у дремотной зари. 
Мне найти б в себе силы, найти и шагнуть 
В хоровод, что ведут жернова. 
Коль под ними всегда открывается суть, 
Боль они перемелют в слова. 
 

* * *

Может, ты бы послушал о том, чего, в общем-то, нет у меня.
О моём «Навсегда» среди кружек от чая и пледов,
О большом «Навсегда» на осколках разбитой вселенной,
О таком «Навсегда», о котором в костёлах звонят.
Я люблю запах ночи, вокзалы и поезда,
И истории-сказки попутчиков (пусть не о счастье).
Только мне так хотелось бы знать, куда мне возвращаться,
Только мне оно снится: нелепое «Навсегда».
И билеты, как письма, которые лучше бы сжечь,
Моё сердце стучит, как колёсики сумки с вещами,
Я стараюсь не верить, но всё же храню обещанья,
И зачем-то – зачем бы? – игрушечный рыцарский меч
(Я хочу посвятить тебя в рыцари: стоит признаться).
И ветвятся, как улочки Вильнюса, глупые сны.
(Они только о боли и, в сущности, не нужны).
И на пражских курантах конец декабря и двенадцать.
Я твержу, что, наверное, крылья ведь лучше оков,
Что, как в Хогвартс-экспрессе, мне можно доехать до детства
С пересадкой во Львове. Послушай, куда бы мне деться 
От навязчивых, призрачных, нежных, болезненных снов?
Я взлетаю над городом (это, конечно, Шагал),
Я ломаюсь от горечи (здесь, будем думать, Пикассо),
И звучат в переулках скрипичные отзвуки вальса,
И глядит пустота из-под патины старых забрал.

...Мне хотелось бы знать, кто когда-то скрывался под шлемом.
Я срезаю привычную строгую тяжесть косы,
(«Навсегда» моё зябкое, слышишь: на башне часы?),
У меня остаётся билет. Моё сердце, билет и – «На время».
 

* * *

Поверь мне, поверь, я знаю, знаю, что делаю.
Я, знаешь, всё время, веками играю белыми,
Хоть выгляжу глупо, растрёпанно, на пятнадцать.
Я, думаю, справлюсь. Да как тут не отыграться?
Ведь битые чашки ужасней, чем битые пешки.
Я делаю ход. Нет, ты можешь не прятать усмешки,
Ты можешь не верить, что это не первое тело
Моё и не первая жизнь. Ведь какое нам дело
До этого? Шах - бестолковейший плакса,
А нам бы спасти его, нам бы не проиграться,
Обрушить бы крепость врага с фейерверком и шумом,
Ещё не забыть бы о кофе с тягучим лукумом.
Вот так. Я играю, а ты… ты – трави анекдоты,
Фигуры на этой доске – не твоя же забота.
Давай же, скажи, что теперь все ходы бесполезные 
Ты просто не знаешь, что здесь на кону. Вселенная.
Что спрятаны в пешках сильнейшие королевы,
А Тьма восседает напротив меня. (От тебя она слева,
Что, впрочем, не важно). Фигуры слетают звёздами 
С доски, но игра, уж поверь, не такая серьёзная.
Нас жгут звездопадом, сметают горящими стрелами,
Но ты не волнуйся. Ведь
Я же
Играю
Белыми.


Присоединяйся к нам в Facebook, ВК, Telegram и будь в курсе свежих новостей!